Общество замерло. Кто-то воспринял это как личный конфликт, кто-то — как публичное унижение, а для многих это стало отражением куда более глубокой и болезненной темы: разрыва между поколениями, утраты ценностей и моральной пустоты, которая всё чаще заменяет уважение, ответственность и человеческое достоинство.

Имя Аленчо в этом контексте перестало быть просто именем. Оно стало символом. Символом сына, который, по мнению старшего, забыл, откуда он вышел. Забыл, кто дал ему жизнь. Забыл, что мать — не просто слово, а святыня, которую в армянской культуре принято защищать до последнего вздоха.

Слова «եթե արդեն չես ուրացել» — если ты ещё не отрёкся — прозвучали особенно жестоко. В них — не просто сомнение, а обвинение в духовном предательстве. В том самом, которое не про деньги и не про славу, а про отказ от корней, от памяти, от собственной крови.

Почему Левон Арутюнян решил вынести это на публику? Почему не промолчал, не поговорил за закрытыми дверями? Ответ может быть страшнее самого вопроса: возможно, все другие слова уже были сказаны. Возможно, тишина длилась слишком долго. А возможно, это был последний способ достучаться — через стыд, через резонанс, через общественное внимание.

Реакция людей оказалась полярной. Одни встали на сторону старшего поколения, утверждая, что сегодня слишком многие забывают о родителях, прикрываясь свободой, карьерой и «новыми взглядами». Другие же увидели в этом публичную казнь, нарушение личных границ и эмоциональное насилие.

Но главное — равнодушных не осталось. Потому что эта история задела не одного Аленчо. Она задела каждого, кто хоть раз отворачивался от звонка матери. Каждого, кто говорил: «потом». Каждого, кто выбирал удобство вместо ответственности.

Возможно, именно поэтому эти слова разошлись так быстро. Потому что в них — зеркало. Грубое, резкое, но честное. И вопрос, который теперь висит в воздухе, звучит пугающе просто: а если бы эти слова были адресованы нам — смогли бы мы ответить?