Это начиналось как очередная тревожная новость, но очень быстро переросло в нечто большее. Сначала короткое сообщение: «В Ереване пропал 11-летний мальчик. Последний раз его видели в районе Нового Норка». Лаконичная фраза в полторы строки. Но за ней стояло нечто куда более глубокое — страх, тревога, боль и вопросы, на которые никто не хотел отвечать.

Эрика Нерсисяна искали трое суток. Соседи, полиция, добровольцы, интернет-сообщества — каждый, у кого было сердце, понимал: 11 лет — это не возраст, чтобы исчезать. Это не тот возраст, когда ребёнок может сам выжить на улице. Это время, когда он должен быть дома, за письменным столом, с тетрадкой и чашкой чая. Но Эрика дома не было. И не было даже уверенности, что он туда когда-нибудь вернётся.

А потом — неожиданно — его нашли.

Без следов насилия. Без ран. Физически — цел. Психологически? Никто толком не сказал. Но вместо радостного возвращения домой, как все ожидали, происходит нечто странное. Власти сообщают, что мальчик передан в государственное учреждение. То есть — в детский дом.

Эта новость вызвала волну шока. Неужели ребёнок, который исчез из семьи, не был возвращён родителям? Почему? Что произошло за кулисами? Где мать, где отец? Почему ни один из них не дал публичного комментария?

По непроверенной, но подтверждаемой несколькими источниками информации, в семье Эрика уже давно были проблемы. Его исчезновения — не первое. Он уже несколько раз уходил из дома. Люди из его окружения — соседи, знакомые, учителя — вспоминают, что мальчик нередко бывал грустным, замкнутым, избегал говорить о семье. Некоторые утверждают, что в доме часто были крики, ссоры, непонятные визиты.

Службы опеки отказываются от подробных комментариев, ссылаясь на «интересы ребёнка», но решение о временном помещении Эрика в детский дом уже принято.

А это значит одно — властям есть, что скрывать.

И здесь начинается главное: общество требует правды. Почему в 2025 году в стране, где говорится о защите детей, 11-летний ребёнок может быть сначала потерян, потом найден, но при этом — не возвращён в семью? Кто несёт ответственность? И — самое важное — безопасно ли было ему в собственном доме?

Может ли быть такое, что ребёнок сам хотел уйти? Может ли 11-летний мальчик настолько осознавать свою реальность, чтобы сделать выбор в пользу улицы, чем остаться с родителями? Если да — тогда почему никто не заметил, не вмешался, не помог?

Сейчас Эрик находится в замкнутом пространстве, под надзором. Психологи, социальные работники, полиция — все изучают его случай. И одновременно — решают его будущее. Вернётся ли он домой? Или его отправят в приёмную семью? Может быть — навсегда?

И всё это — без его воли. Потому что в 11 лет он не имеет голоса. Его судьбу решают за него. В кабинетах. Под документами. С подписями. Но не в его интересах — а ради галочки и формальности.

И пока взрослые обсуждают, делят ответственность, прячут провалы — Эрик, 11-летний мальчик, живёт в одиночестве. В чужих стенах. С чужими людьми. В полной неизвестности, где его «дом» — и есть ли он вообще.

Сегодня важно не просто знать, что ребёнка нашли. Важно понять, почему его снова потеряли — теперь уже не физически, а морально.

Эта история — не просто трагедия одной семьи. Это диагноз всей системе: семье, государству, обществу, в котором ребёнок может исчезнуть не раз — и каждый раз его возвращают не туда, где ему тепло, а туда, где просто «удобно» для системы.

Вопрос остаётся открытым:
Спасли ли Эрика, или просто убрали из глаз?

И пока на него нет честного ответа — каждый из нас несёт часть этой ответственности.